О чем же тогда говорить

В Европе с пациентами работают специально обученные онкопсихологи. Онкопсихология считается самой узкой медицинской специальностью, несмотря на то, что в основном ее практикуют люди, не имеющие медицинского образования. Именно психологи поддерживают пациента и его семью на всех этапах заболевания, именно они помогают медперсоналу подобрать правильные слова. Мы же поговорим с нашим украинским практическим психологом Натальей Шатайло, которая работает в Виннице в Подольськом региональном центре онкологии.

Когда я впервые поехала на международную конференцию, то поняла, что 70% онкопсихологов практикуют экзистенциальный подход, потому что нельзя быть в этой сфере и не задавать вопросы о жизни, смерти, смысле. Страх очень зависит от наших стереотипов. Для многих диагноз рак изначально звучит как приговор. Не так важно объяснить пациенту диагноз, как то, что это может лечиться. Может и не лечиться, конечно, но всегда можно пробовать лечить. Рак страшен потому, что это всегда неопределенность. Мне не очень нравится говорить «победа над раком». Получается, будто один боролся хорошо и победил, а другой плохо и проиграл. Это ведь не очень честно и все индивидуально. Диагноз ставит перед фактом того, что мы смертны. Я не уверенна, что можно перебороть страх смерти и не бояться ее, но взаимоотношения с этим фактом можно построить.

Информирование – это сказать человеку «у вас рак» и уйти, а сообщение – это, в первую очередь, коммуникация. Только вот медиков особо не учат эффективной коммуникации, да и у них просто физически не достаточно времени для общения с пациентом. Когда врачи говорят мне: «Я боюсь сказать пациенту о диагнозе, потому что он может пойти и совершить суицид», я отвечаю: «Если вы скажете ему “Добрый день, у вас рак, до свидания”, то может так и случится». Человеку важно понимать, что врачи будут работать на положительный результат и будут все для этого делать. Даже если лечение буде длительным и результат его не предсказуем, качество жизни можно и нужно улучшать в любых условиях. Психолог может обсуждать диагноз с врачом и, по необходимости, подсказать, как лучше сообщить диагноз. В идеале психолог просто должен быть где-то, но не вмешиваться в процесс сообщения. Попросить психолога сообщить диагноз пациенту – то же самое, что попросить врача провести пациенту психотерапию.

Это всегда сложно, потому что все еще работает стигма «я не сумасшедший». Люди легче воспринимают неврологов, чем психологов, их расматривают на равне психиатров. Самое распространённое расстройство среди пациентов 50-60 лет, которые больны раком, тревожное. Но они всю жизнь думали, что не спать, бороться с приступами паники – это нормально, что это просто некая «особенность организма». Они и не предполагают, что это можно скорректировать. Болезнь же усиливает симптомы, и контролировать себя становится сложнее. Но у нас другая ситуация, у нас новое и перспективное руководство, которое по-другому смотрит на лечение.

Я даю понять пациенту, что поскольку больница – не самое приятное место, здесь всегда есть я и ко мне можно обратиться. Если в частной практике человек приходит с запросом, и мы фактически составляем контракт, по которому работаем вместе над одной целью, работа с пациентом часто является поддерживающей терапией. Психолог не лезет к человеку менять его установки, работать с детскими травмами, перед ним находится человек со своим ресурсом, который все эти, допустим, 50 лет как-то жил и справлялся со своими проблемами. Я очень люблю спрашивать: «Как вы преодолевали свои сложности раньше? Что делали? Что вам помогало?» Это очень поддерживает, помогает найти связь со своим утерянным я. Бывает ли так, что присутствие психолога вызывает у пациента агрессию, мол, ты никогда не испытывала подобное, а потому все равно не понимаешь, что со мной происходит? Единственное, что можно сделать в таком случае – это согласиться с пациентом, потому что мы действительно не знаем, что он чувствует. Но стоит дать ему понять, что у нас есть способности и знания не для того, чтобы понимать, а для того, чтобы помогать. Со стороны пациентов я не чувствовала агрессию возможно потому, что я никогда не говорю «я понимаю». Я могу представить, предположить, но не понять. Психолог может спровоцировать агрессию своим поведением. Но иногда агрессия необходимая часть контакта. С нашими психологами чаще происходит другое: из-за того, что в онкологии грани размыты, они неофициально становятся соцработниками. Бывает и так, что пациенты расспрашивают личные вещи: «Где работаешь еще? Замужем ли? Как твои родители?». С одной стороны, неискренность портит контакт, с другой стороны, слишком личные отношения тоже опасны.

Очень часто, когда близкие хотят помочь, они начинают все делать за больного, только чтобы максимально не тревожить его. Но ведь человек чувствует себя человеком еще и тогда, когда дает, а не только получает. Именно потому, больной маме хочется узнавать о проблемах ее детей и иметь возможность дать им совет. Я часто спрашиваю пациентов о том, что их вдохновляет, что они любят. Возможно, нельзя реализовать это полностью, но ведь можно найти способы делать это частично. Если у пациента есть серьезное заболевание, это значит, что его жизнь изменилась. И если он не может делать то, что делал раньше, это не значит, что он не может делать вообще ничего. После лечения, человек всегда должен понимать, что период реабилитации занимает длительное время и всегда носит временный характер.

ДЫХАНИЕ ЛЮБВИ
Спасибо, Господи, за каждый новый день,
За то, что в сердце круглый год цветёт сирень…
За то, что рядом настоящие друзья,
За то, что «МЫ» – в стократ важней, чем просто «Я»…
Спасибо, Господи, что крылья мне латал,
Когда жестокий бес, с ухмылкой, их кромсал…
За то, что вёл меня за руку в темноте,
Не разрешая изменять своей мечте…
Спасибо, Господи, за то, что верю я
В людей вокруг, а рядом дружная семья…
За то, что беды научили твёрже быть,
И подтвердили, что надежду не сломить…
Спасибо, Господи, за мой нелёгкий путь,
А слабость прежнюю прости и позабудь…
Теперь я знаю, в каждой трудности – урок…
Экзаменует нас не жизнь, а мудрый Бог…
Спасибо, Господи, за каждый новый вдох,
За то, что многим, как и мне, в беде помог…
За детский смех, что наполняет счастьем дом…
Спасибо, Господи за то, что мы живём…

Ирина Самарина-Лабиринт

Это моменты искренности, открытости, которых в обычной жизни почти не бывает. Это моменты счастья и близости. Как бы там ни было, встреча с психологом – это все равно встреча двух людей. Все, что происходит в психотерапии, на мой взгляд, на 60% зависит от моих взаимоотношений с пациентом.

С раком и смертью я столкнулась в своей семье – ушла моя мама. Так сложилось, что она меня подготовила к этому: у нас были очень искренние отношения, и мы могли прямо говорить о том, что с ней происходит. Все это время я постоянно думала: «А если бы так не было, если бы она была одна? Это было бы так страшно!» Я хочу, чтобы человек имел возможность не быть один. Если быть одному – его выбор, то он имеет на него право. Но этот выбор у него должен быть.

Теперь мне кажется, что на 60% это была моя личная психотерапия, исходя из того, какие смыслы она мне передала. Она была уникальна, очень хорошо понимала, что с ней происходит, но при этом у нее была такая надежда! Это не было о самообмане, это было о вере в жизнь. Она была фантастически светлым человеком и научила меня нести свет даже в тяжелой ситуации. Это время, которое я провела с ней, это последние 5 месяцев ее жизни я считаю лучшим нашим временем и называю его «временем нашей любви»!

Святкуємо життя разом←Shift

После операции рака молочной железыShift→

Завжди жінка 1(20) '2023

Завжди жінка 1(19) '2022